- Я призывался только на месячные армейские сборы, но наши начальники говорили так: «За этот месяц вы должны испытать то, что другие солдаты переживают за два года». Поэтому напрягали нас на полную катушку, и 30 дней службы превратились в настоящий ад: мы занимались строевой подготовкой, ползали по-пластунски, делали марш-броски...

Самым же главным заданием, поставленным перед нашим взводом, была уборка генеральской линейки - узкой полоски земли, которая постоянно должна оставаться абсолютно чистой, - чтобы ни обрывка бумаги, ни травинки. Если на линейке обнаруживался хоть крошечный мусор, сразу подымался шум, и нас, солдат, гнали ее заново чистить.

В одно прекрасное утро кто-то из офицеров увидел в самом центре генеральской линейки этакую, извиняюсь, аккуратненькую кучку явно физиологического происхождения. Но при этом - никаких следов, ведущих к ней или от нее. И нашим командирам сразу стало ясно: чистой воды провокация! В течение нескольких часов в батальоне говорили только об этом ЧП, приравнивая его к преступлению, к откровенному вызову всей доблестной Советской армии. Наши полковники ходили мрачные, явно вынашивая какие-то драконовские планы. И лишь когда выяснилось, что на самом деле это были проделки некой приблудшей козы, неведомым образом проникшей на территорию лагеря, полковники немного успокоились, однако сказали, что мы совершенно потеряли бдительность, раз пропустили козу на генеральскую линейку.

Пойманную же через час козу мы с позором выдворили с нашей территории и таким образом честь Советской армии была восстановлена.

- После окончания пединститута я загремел в армию - служил в городе Ленинакане на советско-турецкой границе. И тут, месяца за четыре до дембеля, произошла следующая история. В Москву на неделю приехала моя польская подруга, по этому поводу мне удалось выпросить у начальства небольшой отпуск. Это было непросто - ведь в течение нескольких недель ради будущей встречи с любимой мне приходилось брать на себя дополнительные задания, общественно-полезную работу, что начальству очень нравилось. Но честно выслуженный отпуск продлился всего часа три, потому что сразу после того, как майор подписал приказ о моем отпуске, кому-то из сержантов попался на глаза мой дневник. Вскоре он лежал на столе у майора. Конечно, там много было интересного, но помню, что в особый восторг майора привело двустишие: «Вдали от жизни половой ушел я в службу с головой». Слова «половая жизнь» в те времена считались крамольными. Кипя от ярости, командир вызвал меня к себе, обложил трехэтажным матом и порвал приказ. Я, конечно, расстроился. А потом подумал: может, это и к лучшему. Потому что после нескольких дней на свободе было бы очень непросто вернуться в часть, дослуживать оставшиеся месяцы.

- Я учился в Московском станко-инструментальном институте, где была военная кафедра, и после четвертого курса нас отправили в палаточный лагерь на двухмесячные сборы. От той жизни осталась масса интересных воспоминаний: строевая подготовка, стрельба по мишеням из автомата Калашникова, марш-броски, «катание» на танках. И, как водится, был сержант, весьма нас, «интеллигентов хреновых», недолюбливавший.

Однажды кто-то из наших сделал ему гадость, но виновника установить ему не удалось. И тогда, окинув взглядом строй, он показывает рукой на меня и моего товарища, сына профессора математики (наверное, он выбрал нас по национальному признаку) и говорит: вот ты и ты, отправляетесь на трое суток на гауптвахту. А чтобы мы там не заплыли жиром, велено было беспрестанно мыть полы и лестницы в здании штаба, а заодно выполнять и другую самую грязную работу.

Спали мы на губе на одной очень узенькой скамеечке, к которой, чтобы не свалиться, привязывали себя поясами. Но самое обидное выяснилось потом, после трех суток мытарств и унижения, - мы вернулись в лагерь и с удивлением узнали, что имели полное право от гауптвахты отказаться, потому что не принимали присягу и не были на положении военнообязанных. Впрочем, утешились тем, что таким образом удалось познакомиться с губой - главной армейской достопримечательностью.

-В армии я служил младшим авиационным специалистом при аэродроме в городе Спасск-Дальний. У нас существовал ансамбль «Полет», который обеспечивал культурную жизнь в военной части. До обеда мы работали на аэродроме, а вечером давали концерты, причем и в городе. Например, играли на танцах. Были ансамблем на все руки. 

Самые запомнившиеся выступления - новогодние концерты в Доме офицеров. Среди офицеров были в основном молодые ребята, поэтому в пределах разумного нам многое позволялось. Так, внутреннюю панель здоровенной бас-гитарной колонки мы посадили на рояльную петлю и внутри колонки устроили бар. Так что застукать нас не мог ни один проверяющий, потому что мы поддавали прямо во время концерта, не сходя со сцены, а секунд на 30-40 во время чьего-то соло удаляясь за эту колонку. Пили ликер собственного изготовления «Шасси». Он производился следующим способом: небольшой компанией мы шли на запасную полосу, где стояли накрытые брезентом списанные вертолеты. Двое или трое человек пригибали хвост вертолета к земле, другие к образовавшемуся пролому приставляли лом. По лому в ведро, поставленное внизу, начинал стекать антифриз, состоявший на 90 процентов из спирта. Поскольку зимы на Дальнем Востоке весьма суровые, вся химия застывала на ломе, и в наше ведро попадал почти чистый спирт. В полученную таким образом жидкость мы добавляли бруснику, клюкву, перепоночки от грецких орехов, настаивали и получался фирменный ликер.

- Произошло это незадолго до увольнения в запас. У каждого из нас был так называемый дембельский аккорд, то есть какое-то задание, которое необходимо было выполнить до того, как отправиться на гражданку. Мне было поручено заново покрасить разметку строевого плаца и трибуну. А служил я в небольшом военном городке, и на территории нашей части располагалось офицерское общежитие. Успев за время службы сдружиться с офицерскими детьми, я с удовольствием перепоручил эту интереснейшую работу ребятишкам. Ну а сам целыми днями гонял по части на велосипеде одного из них. Удовольствие было обоюдным: дети работали в охотку и за предоставленное им развлечение были мне очень благодарны. Даже выстраивались каждое утро в очередь, чтобы красить эти разнесчастные плац и трибуну. В общем, не мог я им отказать...

- Перед призывом в армию я работал фотолаборантом. В военкомате заверили, что служить я буду близко от дома, под Звенигородом, в топографической части. Это было пределом мечтаний, и я в глубине души не верил в такое счастье. На радостях на работе взял выходное пособие и решил перед казармой отдохнуть пару недель в Риге. 

Тогда страшным дефицитом был знаменитый рижский бальзам, и я захотел во что бы то ни стало привезти в Москву бутылочку этого чудесного зелья. Но бальзама не было даже в рижских магазинах. Наконец на площади Домского собора, в маленьком кафе «13 стульев» (несчастливое число!) я увидел предмет своих поисков - бальзам продавался в разлив. И стал уговаривать барменшу продать мне бутылку на вынос, что было тогда категорически запрещено. В качестве аргумента я представился жителем Владивостока (назваться москвичом было бы безумием). 

Мол, мечтаю угостить своих близких в далеком Приморье. Барменша смилостивилась. А когда я вернулся в Москву, то с ужасом узнал, что меня отправляют служить под Владивосток, в школу младших авиационных специалистов. Вот так сам себе невольно и напророчил...